…Вчера разговаривали с младшими коллегами про то, почему чуть ли не весь наш авторский кинематограф чрезвычайно озабочен проблемами больных детей (а у меня в Роспрограммах таких картин не меньше одной четвертой, я думаю, а если внимательнее посчитать – то и одну треть насчитаю).
Я их спросила: «Вот честно — вас самих в реальности проблемы больных детей сильно волнуют?». — «Да нет, не очень!».
Понимаю, что вызову сейчас поток гневных комментов, но всё равно признаюсь: меня — тоже не очень.
И я не знаю, кто на эти фильмы пойдёт в кино за деньги, но снимают их исправно, в промышленных количествах.
И я не понимаю, с каких это пор наше искусство (да не только наше, всё мировое искусство) ужасно вдруг озаботилось проблемами детей с различными отклонениями, буквально выбросив на помойку проблемы здоровых?
Тогда как эти проблемы обычных детей и подростков у нас буквально разрастаются снежным комом?
Почему Асанова и Авербах, Ролан Быков и Александр Митта в советские времена, когда социальных подростковых проблем было в разы меньше, чем сейчас, глубинно разрабатывали эти проблемы?
А сегодня «недевиантные» дети вообще никого не интересуют. Ну, или интересуют — исключительно с точки зрения подростковых влюбленностей?
Почему искусство сегодня совершенно не интересуется тотальной инфантилизацией современной молодежи?
Почему считается нормальным, что общество сегодня пачками «выдает» во взрослую жизнь маргиналов, недоучек, которые свои внутренние конфликты, плохой характер и неудачи в личной жизни пытаются объяснить исключительно какой-то «несправедливостью общества» и «неправильностью» сложившихся в этом обществе традиций?
Вообще, откуда в нынешних вполне благополучных детях из благополучных семей выросла эта склонность обвинять весь мир в своих элементарных жизненных неудачах?
Девочка не любит, мальчик не любит, гаджеты не того уровня, какие у других детей — это взрослые виноваты, и мир, который они «не так» устроили?
И вот об этом сегодня кино не снимают.
А снимают кино про мальчиков и девочек, которые то воображают себя бабочками, то воображают себя великанами, то еще чем-то, и совершенно не настроены думать про собственную жизнь и про то, как её жить?
А потом приходит, как всегда, Хлебников, и просто показывает, как десять смертельно уставших мужиков стоят в коридоре, и ждут, пока сосунок-практикант примет душ «как он всегда привык» — то есть, минут 40.
А сам сосунок невероятно удивлён тем, что эти 10 почти стеклянных от усталости мужиков недовольны тем, что «он как всегда».
И больше мне ничего не надо рассказывать – ни про поколения, ни про взаимоотношения этих поколений, ни про то, кто нам идет на смену…
...Я всё время возвращаюсь к фильму «Снегирь».
Он не даёт мне покоя.
Не тяжкие трудовые будни рыболовного траулера, а мальчик, отправившийся на этот траулер «по приколу».
«Ты почему пошёл в плавание?» — «По приколу!».
«Ты в Корабелку зачем поступил?» — «На физмат провалился. Маму не хотел расстраивать. А в Корабелке общагу давали. Решил, что год прокантуюсь, а потом опять на физмат поступать буду!».
«А в плавание-то зачем пошёл, всё же?» — «Ну, на Тайланд хотел заработать!».
«Маму не хотел расстраивать!». «На Тайланд хотел заработать!». «Я всегда так душ принимаю!».
Красивый такой мальчик, милый, добрый, воспитанный.
Почему меня в эти мгновения просто душит ненависть к нему? Меня душит, а похожих на чертей рыбаков – нет?
Потому что у них у самих дома – точно такие же. Потому что это для них, точно таких же малолетних «приколистов», они тут корячатся наперегонки со смертью.
Потому что капитан орёт своему старпому: «Каждый раз, когда мы тонем, ты вечно ноешь! Достал уже».
Каждый раз.
Когда тонем.
Достал.
На Тайланд хотел заработать.
Когда этот фильм выйдет в прокат, буду его смотреть 10 раз. Как «Аритмию» смотрела.
Мне иногда кажется, что у нас сегодня в кинорежиссуре один-единственный взрослый мужик и есть. Который что-то понимает про жизнь.